Сожженные мосты. Часть 7 [СИ] - Александр Афанасьев

Кто-то истошно завизжал.

— Молчать! Молчать!

Второй автомат — оружие ни в коем случае нельзя оставлять без присмотра — назад его, за спину, на всякий случай. Теперь быстро вниз… вниз ведут две лестницы, в носу и посередине самолета, первая считается для пассажиров, вторая — для обслуживающего персонала. Он сшиб с ног одну из женщин — стюардесс, выскочившую на крик из своего маленького салона, ссыпался вниз по лестнице — и накоротке столкнулся с третьим террористом, он бежал к лестнице, видимо услышал, что наверху что-то неладное. Их автоматы смотрели друг на друга — но уровень подготовки был, конечно, разный. Дворовая шавка — пусть не раз битая, озлобленная на весь мир — и натасканный на кровавую добычу волкодав. Гольц успел упасть, грамотно упасть, на спину — и лежа дважды выстрелить в террориста. Автоматная пуля в салоне летящего на высоте самолета смертельно опасна, разгерметизация не щадит никого — но если стрелять снизу вверх, пуле нужно будет преодолеть еще и прочный пол между первым и вторыми уровнями, точнее даже потолок второго уровня и пол первого и еще техническое пространство между ними с различными проводами. Террорист рухнул замертво, под себя, Гольц уже бегом бросился в хвост самолета. Он не знал, сколько еще на борту террористов — и ему надо было обыскать туристический класс, чтобы не получить пулю в спину. Он ворвался в туристический класс подобно торнадо.

Никого!

Назад, назад. Быстрее.

По пути ему попалась стюардесса, та самая… с синяком, как пьяная… жаль девчонку… накрылся, можно сказать, плэнер[16]. Рявкнув «не вставать!» он двинулся дальше.

Пилотская кабина в этой модели Юнкерсов находится как бы между первым и вторым уровнями, снизу и сверху на нее ведут лестницы и перед собственно кабиной — есть что-то типа холла, примерно два метра на пять. Держа автомат на изготовку, Гольц одним прыжком проскочил лестницу и…

— Я его убью! Это пилот, я его убью!

Дверь кабины открыта настежь, буквально в метре от него — первый пилот, за ним — террорист.

— Бисми Ллахи!!![17]

Прежде чем ошеломленный террорист сумел осознать сказанное — грохнул автоматный выстрел, и на белую панель облицовки брызнуло красным. Первый пилот и террорист повалились одновременно.

Только идиот ведет в таком случае переговоры. Или тот, кому надо увольняться и идти работать сторожем. С террористами бессмысленно о чем-либо разговаривать, и не только бессмысленно — но и вредно. А Бисми Ллахи… не раз и не два бойцам спецназа удавалось застать террористов врасплох вот таким вот простым способом и выиграть именно ту секунду, которая решает исход схватки. Военная хитрость, не более.

Террорист был мертв, он был уверен в этом, потому что видел его мозги, стрекающие по перегородке. Перескочив через загромоздившего проход пилота, Гольц сунулся в кабину — но все что он там увидел — это еще один труп.

Пилот, шевелясь на полу, как раздавленная гусеница, пытался подняться. Самолет, судя по тому, что он еще не пикировал — был на автопилоте, но спикировать он мог в любой момент.

— Вставайте!

Пилот был мертвенно бледен… между сорока и пятьюдесятью… конечно, испытание не из приятных. Черт бы все побрал…

Гольц рывком поднял пилота с пола, хлестнул его по лицу — раз, другой…

— Что… что вы себе позволяете?!

— Достаточно?

Пилот потер горящую щеку.

— Да… кажется…

Внезапно он перегнулся пополам, и его вырвало, прямо на ноги, на брюки. Гольц молча протянул платок.

— Вы сможете посадить самолет?

— Не уверен…

Черт…

— Я проверю, что в салонах, потом приду и помогу вам. Мы сделаем это вместе, и все будет нормально. Их больше нет.

— Больше нет… — тупо повторил пилот.

Только бы не скатился в шок. Тогда — точно… земли нажремся.

— Идите на свое место! Быстро!

Они оба прошли в кабину, первый пилот не сел — а рухнул в свое кресло, не пристегнувшись. Хорошо, что он включил автопилот, иначе бы…

Соседнее кресло было занято, Гольц решил, что труп в кабине — не лучшее соседство для пилота, сажающего переполненный лайнер.

— Я сейчас вернусь. Это он его убил?

— Да… Митька…

— Они мертвы. Все мертвы. Они мертвы, а мы — живы. Пока — живы. Я сейчас приду.

Вытащив убитого пилота из кресла, Гольц повернул голову, чтобы посмотреть, куда поставить ногу, и…

Алия стояла в дверях пилотской кабины. Плотно сжатые губы, дикая ненависть в глазах — и две осколочные гранаты в вытянутых, подрагивающих руках.

У Гольца обе руки были заняты. Автомат был на груди, к груди его прижимало тело пилота. Они стояли и смотрели друг другу в глаза…

— Ла Иллахи Илла Ллаху…[18]

Первый пилот обернулся, недоуменно посмотрел на старшую стюардессу.

— Алия, ты…

Поняв, что происходит, понимая и то, что, скорее всего не успеет — Гольц сильным рывком попытался толкнуть тело мертвого пилота на обезумевшую стюардессу и прыгнуть самому, чтобы сбить ее с ног, или хотя бы накрыть гранаты собой. Но лимит везения, отпущенный ему на сегодня, был безнадежно исчерпан.

Он не успел…

Во имя Аллаха!

18 августа 2002 года

Западная Сибирь

Вертолет появился тогда, когда я уже перестал надеяться. Когда я начал сходить с ума в этом медвежьем углу, окруженном тайгой, куда нет даже дороги. Когда появилась мысль добраться до экипажа очередного вертолета, завозящего сюда припасы и…

И будь что будет.

Вертолет я узнал сразу — Сикорский-89 «Салон», антрацитно-черный, с золотистым двуглавым орлом на фюзеляже. Понятно, кого он должен был возить — но я не хотел заранее знать, кого он привез. Задернув штору, я начал готовиться…

Это был Цесаревич. Мой старый друг по детским играм, с которым мы вместе отдыхали летом, кадрили первых дам и дрались с хулиганами. Но я едва узнал его.

— Ты мне нужен… — то было первое, что он сказал мне, когда переступил порог моих комфортабельных апартаментов.

— Что произошло? — не обращая внимания на сказанное, спросил я.

— Посуда есть? — вопросом на вопрос ответил Цесаревич.

Я открыл шкафчик, достал два пластиковых стакана.

— Извини, только такая. Фарфора тоже нет.

Николай достал из внутреннего кармана своего старого, еще времен десанта кителя плоский шкалик Смирновской, разбулькал ее по стаканам. Один молча протянул мне.

Выпили — не чокаясь, я уже понял, что чокаться не стоит, что пьем за погибших. Осталось понять — за кого.

— Что? — спросил я.

— Отца больше нет — глухим, надтреснутым голосом ответил Николай, теперь уже Николай Третий, Самодержец Российский.

Ну и что тут сказать? А ничего и не надо говорить. Нет для этого слов. И утешения — тоже лишние. Утешения нужны дамам. Не русским офицерам.

— Как?

— В Варшаве. Самолет потерпел катастрофу при заходе на посадку. В стране мятеж.

— Опять?

— Да.

Вот это — дела… Поверить сложно.

— Что на Востоке?

— Все хуже и хуже. Уже десятки тысяч убитых. Смертники подрываются каждый день. Ситуация выходит из-под контроля. Штанников застрелился.

— Застрелился или застрелили? — уточнил я.

— Застрелился. Из-за этого мы остались с разведкой, работающей наполовину, причем в самый тяжелый момент. Как думаешь — он был предателем?

Я подумал.

— Нет. Скорее всего — нет. Его просто переиграли. Заставили играть по чужой партитуре. Это — британцы.

Цесаревич кивнул, мне показалось, что он меня не слушает.

— Что еще?

Николай помедлил, но потом все-таки ответил.

— Два самолета. Один взорвался над Москвой. Второй потерпел катастрофу на подлете к атомной электростанции под Петербургом.

— Дестабилизация — кивнул я, уже ничему не удивляясь — что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты возглавил военную разведку. Больше мне доверять некому.

Я покачал головой.

— Это будет ошибкой, какую мы в такое время позволить себе не можем. Нарушится преемственность. Половина офицеров ГРУ я уверен, считают меня предателем…

— Какое мне дело до того кем они тебя считают!? — вспылил Николай, но я поднял руку, прося дослушать до конца.

— Эти люди должны сейчас работать с полной отдачей. В это время мы не может себе позволить громить разведку, меняя весь персонал. Нужно обеспечить преемственность, разбираться будет потом. Пусть разведку возглавит кто-то из товарищей Штанникова, он лучше во всем этом разберется. И не забывай, что я действующий контр-адмирал флота. Для тех, кто работает в ГРУ, назначение контр-адмирала флота на должность директора будет воспринято как пощечина. Ты же помнишь, какие драки были между сухопутчиками и морскими, сами и дрались. В комендатурах места не хватало для всех задержанных!